То, что вы прочтете ниже, — воспоминания узницы небезызвестного в Крыму концлагеря, что в годы Великой Отечественной войны создали фашистские оккупанты на территории совхоза «Красный», Ирины Александровны Зимзе (девичья фамилия Нагорная). Они перевернули всю мою душу и помогли выйти за рамки обыденности, тем самым дав возможность по-новому взглянуть и пересмотреть свое отношение к жизни. Я предлагаю вашему вниманию очень интересный, поучительный и порой совсем не укладывающийся в рамки цивилизованного человеческого сознания документальный рассказ из жизни малолетней узницы концлагеря, так сказать, из первых уст этой героической женщины.

 

Михаил Шеремет, председатель Симферопольской городской организации партии «Русское Единство»

— Я, Зимзе Ирина, 1943 года рождения, малолетний узник концлагеря «Красный». Считаю своим долгом передать воспоминания моих близких и родных людей, моей мамы, тети, бабушки, сестры и брата, которые пережили ужасы пребывания в концлагере «Красный».
Это нужно знать и не забывать нынешнему и будущему поколению, чтобы сохранить мир на земле, чтобы подобное больше не повторилось.

Все, что я сейчас напишу, мне рассказывали мои родные. А теперь все по порядку.

До войны наша семья: бабушка Дарья Нагорная, ее дочери Тамара и Евдокия жили в селе Нейзац Зуйского района Крымской области. У Евдокии было двое детей: дочь Тамара семи лет и сын Станислав — шести. Наше село было табаководческим, так как это предгорный район. Как и все жители села, мои бабушка и мама работали на табаке. А мамина сестра Евдокия работала бухгалтером в колхозе.

Началась война. Немцы зашли в село осенью 1941 года. Наше село находилось рядом с лесом. Мужчины, кого не призвали в армию по возрасту, ушли в партизаны. А женщин немцы заставили принудительно работать на табаке. Мама и бабушка шли в поле в 3-4 часа ночи на ломку табака, а малолетние сестра и брат шли на работу в 5-6 часов утра, когда только рассветало. Работали они в табачном сарае, где вязали листья табака на большие иголки. Уходили домой, когда уже было темно. За работой в полях следили надсмотрщики. Если кто-то плохо работал или не выполнял дневную норму – наказывали. Наказание – это стальная плетка, от побоев которой надолго оставались следы на теле.

По ночам партизаны приходили в свои семьи. Так как мамина сестра Евдокия была связной, к нам в дом за сведениями приходил Александр Кадыев. До войны он проживал в городе Алушта, работал директором Дома культуры. Перед войной он закончил лётное училище, воевал на финской войне, работал в комитете госбезопосности. Когда началась война, его поставили начальником штаба 18 партизанского отряда северного соединения Крыма. Регулярно посещая наш дом, работая со связной Евдокией, Александр обратил внимание на ее сестру Тамару.

Молодость взяла свое — между ними, несмотря на военное время, вспыхнула любовь.
И 11 сентября 1943 года родилась я, Ирина.

По заданию партизан, во время оккупации мамина сестра продолжала работать в конторе. Там она и узнала, что за работу на табаке немцы платить не собирались. Партизаны решили поджечь весь табак, который был подготовлен для увоза в Германию. Каким-то образом план поджога стал известен немцам. Они подготовили карательную операцию, наказание жителей за намеченный поджог и за связь с партизанами. После вывоза табака на следующий день они планировали расправиться с жителями села. Евдокия с такой страшной новостью, как только стемнело, побежала в лес, к партизанам.

Ночью, 23 октября 1943 г., пришли партизаны и увели жителей в лес под защиту партизан.

Оставшихся жителей села, которые не смогли уйти в лес, загнали в большой сарай и сожгли заживо.

В партизанском лесу все гражданское население находилось в гражданском лагере, а партизаны были в боевых отрядах. В лесу жизнь была очень трудной. Жили в шалашах, сделанных из веток деревьев. Постелью нам служили листья.

Очень плохо было без воды. Экономили каждую каплю. Ждали каждое утро, чтобы слизывать капли росы с листьев и травы. Все очень радовались, когда пошли дожди, выпал снег. Питались запасами партизанской еды да лесными ягодами. Запасы еды находились в тайниках. Но многие тайники оказались разграбленными. Начался голод. Сообщили на Большую землю о невыносимом положении в лагере. К нам стали посылать самолеты с продуктами. Но не все самолеты долетали до цели, их нещадно бомбили.

Дети пухли от голода. Их не успевали хоронить. Меня спасло материнское молоко. Иначе меня ждала бы участь погибших детей.

Наступили очень сильные морозы, и жизнь стала невыносимой. Люди просыпались примерзшими к земле. Не слышно ни детского смеха, ни слез, так как если плакали, реснички примерзали, и глаза не открывались. Находясь в лесу, где отсутствовали все условия для нормальной жизни, бабушке и маме приходилось сушить мои пеленки на себе, прикладывая их к голому телу, чтобы они быстрее высыхали. Мама рассказывала мне, как ей приходилось пеленать меня прямо на снегу и, что самое удивительное, я всегда молчала и не плакала, как будто терпела все это и очень хотела выжить.

Часто отряду приходилось делать длительные переходы из одного места на другое, спасаясь от преследования карателей. Женщины с детьми очень тяжело переносили это. Были и такие, которые от невыносимой усталости, голода и страха, в безумстве бросали живых детей в кусты, и они там погибали. Мама рассказывала мне, что у нее уже тоже не было сил меня нести на руках, и чтобы не потерять меня, она несла меня под мышкой и только поглядывала, жива ли я.

Я благодарна своей мамочке и бабушке за то, что благодаря ним, я жива. Они не бросили меня, как других детей бросали обезумевшие женщины, убегавшие в панике, спасаясь от осколков снарядов, разрывающихся бомб при очередном налете фашистских самолетов на партизанский лес.

Часто немецкие летчики, летая над гражданским лагерем, сбрасывали в лес детские красочные игрушки. Дети поднимали их, и на глазах матерей их разрывало на части.

В конце декабря 1943г., со стороны немцев началась операция по уничтожению партизан. Начался массированный артобстрел и бомбежка леса. Зрелище было жуткое, когда из самолетов в упор расстреливали женщин, детей. Самолеты летали так низко, что на головах немецких пилотов видны были шлемы. Начался настоящий ад. На ветках деревьев висели кишки людей, двигаться можно было, только переступая через трупы людей.

Как только бомбежка стихла, в лес ринулись несчитанные полчища карателей. Женщины с детьми пытались прятаться в прискальных пещерах. А когда дети плакали, то закрывали им рот так, что боялись их удушить. Начался прочес леса с овчарками. Каратели захватывали в плен мирное население.

При выходе из леса к бабушке подошел румынский солдат, он стал ругать бабушку на своем языке, а потом сказал ей: «Ты старая ламама, пошла лалесу, бандит». А бабушка ему ответила, что он сам бандит, раз пришел с войной в ее страну. Тогда солдат стал зверски избивать бабушку, но немецкий солдат, который видел все это, не позволил румыну забить бабушку до смерти. Может быть, это был немецкий антифашист или просто человек, которого не удалось фашистам превратить в зверя…

В леденящий ветер с морозом в минус 20 градусов фашисты гнали людей более 20 км, до деревни Зуя. В Зуе женщин и маленьких детей погрузили в машины, крытых брезентом и повезли в сторону Симферополя, в концлагерь «Красный». Это был самый страшный лагерь – лагерь уничтожения. Мама с ужасом вспоминала все, что она увидела, когда, со мной на руках, вошла в ворота лагеря.

Первое, что она увидела, – стояли виселицы с повешенными партизанами. Сразу по прибытию всем сделали «санобработку». Людей заставили раздеться полностью и стали обливать ледяной водой, от этой «санобработки» погибло много людей. Охрану лагеря осуществлял 152 татарский добровольческий батальон СД.

Спали в тесных бараках на голых досках. О матрацах или охапке сена не могли даже мечтать. Голодные, раздетые, обувь дырявая, одежда на нас оборвалась. Кормили в концлагере один раз в день. Давали баланду из ботвы и гнилой картошки и маленький кусочек так называемого хлеба, который и хлебом нельзя назвать. Моя мама пережевывала свой маленький кусочек, заворачивая его в тряпочку, делая из него соску. Это и служило мне питанием. Слава Богу, может, это меня и спасло от голодной смерти.

Каждое утро в наш барак приходила зондеркоманда отбирать очередную партию для уничтожения. Мы, как семья командира, каждый день боялись, что заберут нас. Солдаты во главе с офицером останавливались возле нашей семьи, а моя бабушка каждое утро брала в руки икону Божьей Матери и держала ее перед собой так, чтобы ее видели палачи наши. Эту икону, которая передавалась по наследству из поколения в поколение, бабушка взяла с собой из дома, когда мы уходили в лес к партизанам. И в лесу, и в концлагере она нас спасла. Потому что когда на нее смотрели наши палачи, то что-то с ними происходило, и они уходили от нас и уводили других людей на казнь.

Но каждое утро надо было переживать этот страх смерти. Матери, от страха за детей, сходили с ума, а дети превратились в маленьких старичков. Никто не знал, доживет ли он до следующего дня.

Был такой случай. В барак зашел немецкий офицер и подошел к моей сестре. Достал из кармана шинели маленькую бутылочку с какой-то жидкостью и показал, чтобы она выпила содержимое. Она выпила, легла на пол, закрыла глаза и приготовилась умирать, думая, что офицер дал ей яд. Офицер громко рассмеялся, поднял ее с пола, резко развернулся и ушел из барака. Все подумали, что, наверно, у него в Германии остался ребенок, а моя сестра напомнила ему чем-то об этом. Тем более, что моя сестра была похожа на немецкую девочку. Значит, в этом офицере проснулось что-то человеческое.

Проклятая война превратила людей в зверей-фашистов. Пленных заставляли возить в телеге камни из одного конца лагеря в другой. В наказание за то, что мама была в партизанском лесу, она работала наравне со всеми, привязывая меня к себе.

В соседнем бараке все время плакал грудной ребенок. Немцы, чтобы прекратить этот плач, начали играть этим ребенком в футбол. Этим ребенком была маленькая дочь женщины из соседнего партизанского отряда.

В концлагере «Красный» только один из десяти концлагерных детей остался жив. Так как в концлагере «Красный» находились партизаны, подпольщики и их семьи, все узники должны были быть уничтожены. В лагере были колодцы, в которые бросали живых людей, связанных колючей проволокой, и они там погибали. Сооружали большие костры и на них сжигали людей. Вывозили людей к морю, грузили на баржи и топили их в море. Были и такие случаи, когда беременным женщинам протыкали штыком живот и говорили при этом, что в животе у них тоже партизан или подпольщик. Впервые в концлагере «Красный» были применены «душегубки», где людей уничтожали газом.

Особенно зверствовали наши палачи перед освобождением. Работа по уничтожению людей не прекращалась ни днем, ни ночью. Каждую минуту вся наша семья ждала смерти. Фашисты не успели построить крематорий в нашем лагере, но в ярости с каждым днем изощрялись в большем количестве убийства узников. Чтобы ускорить уничтожение заключенных, татарские палачи начальнику концлагеря предложили за одну ночь вырезать всех узников лагеря, таким образом облегчив и ускорив «работу» палачей. Мама говорила, что сами немцы ужаснулись такой неслыханной жестокости. Слава Богу, этого не произошло.

При воспоминании всех этих рассказов о войне на глаза наворачиваются слезы, и у меня начинает болеть сердце. А когда я обращаюсь к врачу, то он удивляется, откуда у меня столько серьезных заболеваний. Врач удивляется моему терпению. А это терпение у меня еще с детства, с пеленок, со времен войны. Я привыкла терпеть с самого раннего детства любую физическую боль. На моем здоровье отразилось пребывание в партизанском лесу, а особенно в концлагере, где условия были ужасными для взрослых, а для детей тем более.
У меня была одна мечта, чтобы когда-нибудь поесть вдоволь хлеба.

После войны наступил голод. От пережитого и от голода мама долго болела. Болели и все члены нашей семьи, побывавшие в концлагере в нечеловеческих условиях. Все три года состояли на учете в противотуберкулезном диспансере. Ко всему пережитому во время войны, после войны всем пришлось пережить презрение из-за того, что наша семья была в плену.

Когда мой брат, успешно закончив школу, поехал поступать в Ленинград, в институт, его не приняли по причине его пребывания в плену, в концлагере. А ведь тогда, в плену, ему было всего шесть лет. Но тогда в нашей стране считалось, что, раз ты попал в плен, ты предатель. Ты должен погибнуть, но в плен не сдаваться.

В 1972 году в Симферополе начался судебный процесс над группой карателей, которые являлись охранниками концлагеря «Красный». Для начала процесса понадобилось 27 лет, чтобы разыскать мучителей, чтобы наступило возмездие. У моей мамы была повестка на этот процесс, но, пережив все ужасы пребывания в концлагере, она не смогла участвовать в нем. Известно, что на суде многим свидетелям пришлось оказывать медицинскую помощь. А у мамы здоровье было подорвано. Она ушла из жизни в 1976 году в возрасте 50 лет.

Долгих десять лет мне и сестре (бабушка, тетя, мама и брат к этому времени уже покинули этот мир), пришлось добиваться статуса малолетнего узника. Из всех кабинетов нас выгоняли, унижая при этом. Я решила дать объявление в нашу «Крымскую газету» и в этом объявлении просила откликнуться всех, кто был в концлагере «Красный». Собралась команда узников. Откликнулись те, кто был в партизанских отрядах, а потом попали в концлагерь «Красный».

Так мы встретились с Володей Деревянко и его сестрами Верой и Александрой. И оказалось, что мы жили с ними в одном доме в селе Нейзац. Попали в один партизанский отряд, а потом в концлагерь « Красный». Так, наверно, было угодно судьбе встретиться нам через много лет. В нашей команде узников оказались семья Лебедкиных; мама София и ее дети: Анатолий, Валентина, Надежда, Любовь, Ксения Рудакова, Илдевы Ольга и Катя. И вот тогда, все вместе, мы стали добиваться своего статуса. Ездили в Киев, обращались к немецким журналистам. Нам очень помогли журналисты из Берлина Марина Шубарт и Ян Лехнер. И нашим властям пришлось признать нас узниками. Но сколько здоровья ушло на эту борьбу!..

Очень много пришлось пережить моей бабушке. Она уроженка Украины, дочь немецкого барона Ламсдорф Галаган, вынуждена была скрывать свое происхождение, и после революции ей часто приходилось переезжать. В 1939 году она со своими дочерьми, моей мамой, тетей и ее дочерью и сыном переехали в Крым. После войны фамилию моего прадедушки никогда не упоминали, только однажды бабушка попросила меня очень хорошо запомнить фамилию ее отца.

Она сказала, чтобы я ее помнила даже во сне, но нигде, никогда и никому не говорила, кто был мой прадед. Очень трудно было жить в стране, где надо было всего бояться. Бояться немецкой фамилии, бояться признаться, что были в концлагере… Как хотелось бы сейчас отыскать родственников моего прадедушки!

Моя судьба сложилась так, что я вышла замуж за человека с немецкой фамилией. Когда-то в Латвии жил знатный род Зимзе. Какая-то тайна связана с этим родом, почему-то род Зимзе распался. В архиве Риги сказали, что эту фамилию носят только родственники, и нужно искать их по всему миру. Очень хотелось бы разыскать потомков рода Ламсдорф Галаган и Зимзе. Сейчас уже не надо бояться немецких корней.

Сейчас, когда все уже позади, я продолжаю бороться за справедливость, за мир на земле. Стараюсь помочь людям, нуждающимся в моей помощи. Выступаю в школах, библиотеках и везде, куда меня приглашают, чтобы, не дай Бог, не повторилась война и все ужасы, с ней связанные.

В данное время я живу с мужем в городе Евпатории. С 2004 года являюсь членом Симферопольской городской организации узников и принудительных рабочих. Мне оказаны доверие и честь быть членом правления и куратором. Мои подопечные узники живут в поселке Раздольном, Раздольненском районе, городе Саки и городе Евпатории. Понимая, сколько горя принесла этим людям война, стараюсь окружить их своей заботой и вниманием.

Какое счастье, что в Симферополе есть наш дом «Надежда»! В нашем доме мы собираемся, чтобы отметить праздники, радость и горе. Счастливы, что есть место, где можно найти понимание, общение, помощь. Все члены нашей организации очень благодарны нашим немецким друзьям из Германии за создание этого дома, за помощь, заботу о нас всех.

Сообщаю свой адрес: Зимзе Ирина, Улица 60 лет 14, квартира 11, город Евпатория, Крым, Украина, 97403.

Вдруг, на наше с моим мужем счастье, кто-то прочтет эти воспоминания и отзовутся родственники по фамилиям Зимзе и Ламсдорф Галаган..

С другой стороны, может и нам, обычным людям, в противовес активно подымающему голову фашизму в Украине следует поярче демонстрировать свое неприятие любых фашистских идей, ведь, кроме нас самих, себя защитить уже некому?..

Ирина Зимзе